Тогда-то она и приняла решение об отъезде. Хлопот, конечно, не оберешься, но, по крайней мере, кое-какие свои проблемы она этим поступком разрешит. Она устала обманывать, устала лгать и в большом, и в малом, и даже неизбежная встреча с Феликсом пугала ее меньше, чем необходимость откровенно объяснить Шарлотте, почему она больше не хочет ни с кем знакомиться. Мое сердце занято, с горечью думала Джин, и никто другой мне больше не нужен.

Она попыталась завести разговор об отъезде за завтраком, но Шарлотта, поглощенная гостиничными делами, пообещала, что они встретятся за обедом, и Джин пришлось смириться. Как на грех, перед самым обедом явился Дерек, чтобы обсудить с Галанакисами какие-то деловые проблемы, так что Джин поспешила скрыться в своем номере. Она приняла душ и зачем-то заказала в номер сандвич, хотя на самом деле вовсе не была голодна. Она сидела на балконе, ожидая, пока принесут заказ, и тут зазвонил телефон.

Сердце Джин сжалось от недоброго предчувствия, но она сняла трубку.

– Мам! Как я рада, что наконец тебя застала! Где ты была? – набросилась на нее Мэб.

– Где я была? Да так, все утро проторчала на пляже. А что такое? Что-то случилось?

– Ой, мам! – Мэб огорченно вздохнула. – Господи, я даже не знаю, как тебе об этом сказать… Он скоро прилетит. Я это точно знаю, потому что звонила в авиакомпанию и выяснила, когда этот рейс прибывает в Афины.

– Кто? Кто скоро прилетит? – встревожено спросила Джин, хотя уже знала ответ. – Твой отец? Ты это хочешь мне сказать? Он летит сюда?

– Мама, я пыталась его остановить. Он сказал, что должен непременно поговорить с тобой, а я просила подождать твоего возвращения. Он меня и слушать не захотел. Сегодня утром я ему позвонила, а его хозяйка говорит, что он уехал.

– Хозяйка? – переспросила Джин.

– Он пару дней назад переехал в пансион, – презрительно фыркнув, мрачно сообщила Мэб. – Я давно должна была догадаться, что он что-то затевает. После приезда он остановился в отеле, но, видимо, решил, что нет смысла платить за номер, если он все равно собирается уехать.

– Значит, отец на самом деле не говорил тебе, что улетает сюда?

– Ну, он поговаривал об этом, – неохотно призналась Мэб, – но, повторяю, мне казалось, что я убедила его подождать. – Она тяжело вздохнула. – Вот почему я обрывала телефон, стараясь тебе дозвониться. Хотела предупредить.

– Не может быть! – Джин ошалело помотала головой. – Этого просто не может быть. По правде говоря, я уже собиралась уехать.

– Это из-за папы? – возмутилась Мэб. – Ой, мам!

– Нет. Не из-за него, – твердо ответила Джин. – Просто мы с Шарлоттой… в общем, боюсь, мне не стоит здесь оставаться.

– Почему? – испугалась Мэб. – Вы поссорились?

– Нет, что ты… – Джин ломала голову, насколько может открыться дочери. – Просто, видишь ли… Словом, она считает, что я нуждаюсь в… мужском обществе.

– А разве нет?! – сердито воскликнула дочь. – Только не говори, что на старости лет ты превратилась в ханжу!

– Вовсе я не стала ханжой, – возразила Джин, уязвленная столь откровенным высказыванием. Если бы Мэб только знала!.. – Просто не хочу, чтобы кто-то подыскивал мне поклонников.

Мэб хихикнула.

– Неужели, мамочка, ты за моей спиной заводишь шуры-муры?

– А если и так? – Джин начинала раздражаться. – Я ведь свободная женщина и не нуждаюсь в твоем разрешении встречаться с мужчиной.

– Да, конечно, – смиренно согласилась Мэб и, помолчав, нетерпеливо спросила: – А я его знаю?

– Что?! – Джин судорожно сглотнула, сообразив, что наболтала лишнего. – Нет. Не знаешь. Так когда прилетает твой отец?

– Значит, ты познакомилась с ним на острове? – не отставала дочь, явно решив выяснить все до конца. – Кто он? Симпатичный? Он мне понравится? Кстати, он тоже из отдыхающих?

– Мэб! – Джин твердо решила больше не говорить на эту тему ни слова. – Мы теряем время. Ты знаешь, когда именно может появиться здесь твой отец?

– Думаю, примерно в то же время дня, что и ты, – неохотно ответила Мэб. – До чего ты злая, мамочка! Если у тебя кто-то есть, уж я-то имею право об этом знать!

Джин застонала.

– Мэб, у меня никого нет. Во всяком случае, пока, – уточнила она, сожалея мысленно, что это не так. – Господи, не знаю, что скажет Шарлотта, когда я сообщу ей эту новость! Чего доброго, она откажется разместить Феликса в гостинице.

– Вот это уже не твоя проблема! – отрезала Мэб, отчасти обретая былую воинственность. – Наверняка гостиница тети Шарлотты не единственная в Греции. Отец как-нибудь уж отыщет себе крышу над головой.

– Только, мам, не позволяй ему тиранить себя! – с неподдельным волнением наказала Мэб. – Не забывай, что это он ушел от тебя, а не наоборот. Знаю, он мой отец, и в каком-то смысле я его даже люблю, но ведь он жуткий эгоист, правда?

– Не волнуйся, солнышко, – ласково сказала Джин. – Я ничего не забыла. Позвоню тебе, когда решу, что делать. Ладно?

– Ладно. Знаешь…

Джин насторожилась. Что еще?

– Кто бы он ни был, я от души надеюсь, что с ним ты будешь счастливее, чем с папой.

У Джин не было другого выхода, как сообщить Шарлотте, что здесь вот-вот появится Феликс. Ей противна была сама мысль, что бывший муж вознамерился прервать ее отдых, даже не спросив ее согласия, но пусть Феликс хотя бы знает, что Шарлотта и Алекос терпеть его не могут и отнюдь не обрадуются незваному гостю.

Заказанный сандвич так и лежал, нетронутый, на подносе, но Джин, взглянув на часы, обнаружила, что, если хочет поговорить с Шарлоттой до прибытия Феликса, ей придется поторопиться. Дерек, наверное, уже ушел, а предупредить сестру куда важнее, чем давиться сандвичем, который все равно не пробуждает у нее ни малейшего аппетита.

СЕРДЦЕ СЖАЛОСЬ. Разг. Экспрес. У кого-либо становится очень тяжело, горько, грустно на душе. Расставаясь с Верочкой, он вдруг почувствовал, что сердце его сжалось и облилось кровью: жаль ему стало тихой и доброй своей жены (Тургенев. Два приятеля). За время, равное обращению Юпитера вокруг Солнца, мы пережили так много, что от одного воспоминания об этом сжимается сердце (Паустовский. Повесть о жизни). Во дворе сильно забрехал Рудька. В недобром предчувствии у неё сжалось сердце… Она подскочила к окну. Рудька, захлебываясь, бешено лаял, а по дороге от большака к хутору скоро шагали четверо мужчин с винтовками (В. Быков. Знак беды).

Фразеологический словарь русского литературного языка. - М.: Астрель, АСТ . А. И. Фёдоров . 2008 .

Синонимы :

Смотреть что такое "Сердце сжалось" в других словарях:

сердце сжалось - См … Словарь синонимов

СЕРДЦЕ СЖИМАЕТСЯ. СЕРДЦЕ СЖАЛОСЬ. Разг. Экспрес. У кого либо становится очень тяжело, горько, грустно на душе. Расставаясь с Верочкой, он вдруг почувствовал, что сердце его сжалось и облилось кровью: жаль ему стало тихой и доброй своей жены… … Фразеологический словарь русского литературного языка

СЕРДЦЕ - ср. (cor, cordis?) грудное черево, принимающее в себя кровь из всего тела, очищающее ее чрез легкие и рассылающее обновленную кровь по всем частям, для питания, для обращения ее в плоть. Сердце, у человека, полая, сильная мышца, разгороженная… … Толковый словарь Даля

сердце кровью обливается - <облилось> Кто либо испытывает острое чувство душевной боли, жалости, сострадания. У кого? у матери, у присутствующих, у слушателя, у бойца… сердце кровью обливается; сердце кровью обливается от чего? от жалости, от чьих либо страданий, от… …

сердце кровью облилось - сердце кровью обливается <облилось> Кто либо испытывает острое чувство душевной боли, жалости, сострадания. У кого? у матери, у присутствующих, у слушателя, у бойца… сердце кровью обливается; сердце кровью обливается от чего? от жалости, от … Учебный фразеологический словарь

сердце екнуло - См … Словарь синонимов

сжаться - сожмусь, сожмёшься; св. 1. Уменьшиться в объёме, уплотниться (обычно под давлением, при нажиме). Пружина сжалась. Газ сжался. Толпа сжалась. 2. Съёжиться, собраться (в комок). С. от холода, испуга, боли. С. в комочек. С. в кулак (собраться,… … Энциклопедический словарь

сжаться - сожму/сь, сожмёшься; св. см. тж. сжиматься, сжимание, сжатие 1) Уменьшиться в объёме, уплотниться (обычно под давлением, при нажиме) Пружина сжалась. Газ сжался … Словарь многих выражений

встревожившийся - прил., кол во синонимов: 31 взбаламутившийся (23) взбулгачившийся (4) … Словарь синонимов

встревожиться - Взволноваться, обеспокоиться, вздрогнуть. Раздался звук вечевого колокола, и вздрогнули сердца новгородцев. Карамз. Ср … Словарь синонимов

Книги

• Магия против оборотня , Сергей Сухинов. Поначалу ничто не предвещало тех зловещих событий, участниками которых вновь стали Антон с друзьями, Даша и Влада. Зимние каникулы проходили очень весело. Вот и сегодня вечером ребята… Купить за 49.9 руб электронная книга

Как Анне не хотелось, но её слова сбывались. Шли дни, а Владимир не появлялся. Через неделю пришлось смириться с горькой правдой.
- На что ты надеялась? - иронично спрашивала Анна у мрачного отражения. – За этим красавцем девушки табунами бегают. Станет он вспоминать беременную второкурсницу. И хорошо, что исчез! Не придется краснеть за обман.
Мысли были разумными, но не лечили тоску. Анне не хватало Владимира, его уверенного голоса, веселых шуток, мальчишеской улыбки. Напрасно говорят: «С глаз долой – их сердца вон». С каждым днем разлуки сероглазый красавец всё больше занимал её мысли. Даже во время лекций Анна не переставала думать о нем. Она разучилась улыбаться, едва прикасалась к еде и пару раз пропустила вопросы лектора, что не лезло ни в какие ворота.
Наблюдательная Ольга первая забила тревогу:
- Анютка, признавайся, ты часом не влюблена?
Обычно откровенная с подругой, Анна заупрямилась:
- Интересно в кого? Я кроме лекций нигде не бываю.
- А Корф? Почему ты молчишь про поездку? Каждое слово клещами из тебя тяну! Давай, выкладывай, что там у вас случилось?
- В том-то и дело, что ничего, - мрачно пожала плечами Анна.
- Даже не целовались? – недоверчиво округлила глаза Ольга. – Странно, Сашка говорил, что Корф с красотками не церемонится.
- Просто я ему не понравилась. И всё! – отрезала Анна, спеша закончить неприятный разговор.
Ольга усмехнулась: - Верится с трудом.
- Тогда куда он пропал?
- А это мы узнаем! – не взирая на протесты, Ольга набрала телефон приятеля и, выяснив всё, что хотела, торжествующе улыбнулась: - Твой Корф уже неделю, как в Лондоне. Через несколько дней вернётся.
После Ольгиных слов на душе стало легче. Впрочем, Анна уже не знала, чего хочет. Она и боялась увидеть Владимира, и не представляла жизни без него. По ночам ей снились кошмарные сны, в которых, узнав о нелепом обмане, сероглазый красавец с презрением отворачивался от неё. Просыпаясь на подушке, мокрой от слез, Анна безуспешно убеждала себя, что скоро забудет Владимира, что сначала надо получить специальность, встать на ноги, а после думать о любви. Но все благие намерения были забыты, когда спустя два дня, подойдя к дому, она увидела знакомый BMW. Губы сами расплылись в улыбке, глаза засверкали от счастья и, забыв о лифте, Анна побежала вверх по ступенькам. Возле двери она замерла без сил и долго стояла, не решаясь войти. Пришлось разозлиться на себя и, повернув ключ, решительно шагнуть в квартиру, из которой доносился до боли знакомый голос.

Мне самому не нравится моя поспешность, но сегодня вечером я должен улететь обратно, - виновато объяснял Владимир.
Марфа Петровна вздохнула:
- Я не стану возражать. Пусть решает Анна...
В повисшей тишине негромкий щелчок закрывшейся двери показался оглушительным.
- Вот и Анечка вернулась, - бабушка взволнованно выглянула в коридор. Следом за ней шагнул Владимир. За неделю разлуки Анна успела забыть, какой он родной и близкий. Но стоило серым глазам ласково посмотреть на неё, и сердце сладко заныло. Он здесь, он приехал, он хочет видеть меня. Безудержная радость вспыхнула в груди и тут же погасла. Не стоит спешить. Скорей всего Владимиру опять понадобились услуги переводчицы.
Сбивчивые мысли прервала бабушка:
- Аня, не стой в мокрой одежде. Раздевайся и иди с гостем в комнату, а я похлопочу на кухне.

Молния на узком плаще долго не поддавалась непослушным пальцам, а когда Владимир заботливо склонился помочь, Анна не сумела сдержать дрожи. Глубоко вздохнув, она велела себе успокоиться и почти обычным голосом поблагодарила улыбнувшегося красавца. Дальше пошло проще. Короткие приветствия, вежливые вопросы о делах. Беседа входила в обычное русло. Но Владимир всё испортил. Он сел слишком близко и строго заявил:
- Я сказал Марфе Петровне, что собираюсь сделать Вам предложение руки и сердца. Она не против.
Щеки Анны заалели румянцем: - Это шутка?
- Ни в коем случае. Выходите за меня замуж. Вам и Вашему ребенку нужен человек, который будет заботиться о вас. Уверен, у меня неплохо получится.

Красавец из волшебной сказки склонил голову, ожидая ответа. Не было сомнений - предложение сделано серьезно. На миг обманщица пожалела, что не ждет ребенка. Вместо радостного «да» придется признаваться в позорной лжи.
- Я не могу принять Ваше предложение, - начала Анна издалека, понимая, что сейчас провалится сквозь землю от стыда: - Тогда на Капри...
- Подождите отказываться, - торопливо перебил её Владимир. – Брак нужен нам обоим. Я помогу Вам, а Вы мне. Дело в том, что я должен жениться.
Радуясь отсрочке, Анна удивленно выдохнула: - Но зачем?
- Мне предложили возглавить известную международную фирму. Один из владельцев одобрил мою кандидатуру, но второй страшный ретроград. Он требует, чтобы новый директор имел семью. У меня неделя сроку.

Услышав неромантичное объяснение, Анна с трудом сдержала разочарование.
- Наверняка у Вас немало знакомых девушек, которые с радостью станут Вашей супругой.
Владимир усмехнулся: - Мне не нужны лицемерки, которых заботят только деньги. Мы неплохо ладили в поездке, и я подумал: почему бы и нет? - он осторожно заглянул в глаза порозовевшей Анне: - Пока Вы ждете ребенка, мы останемся друзьями. А там, кто знает? Возможно, мы понравимся друг другу.
Анна замерла. В голове горьким эхом пронеслось: - Мне не нужны лицемерки.
Воздух стал тяжелым и душным, словно в комнату впустили дым. Ещё мгновенье, и вернется ночной кошмар. Она признается в обмане, и лицо Владимира скривится в холодном презрении. Надо говорить, а губы, как назло, не издают ни звука...

Избавление пришло протяжным дверным звонком. С кухни выскочила бабушка, оправляя нарядный передник.
- Сидите, сидите, я открою.
Владимир нахмурился, но тревога оказалась ложной. Соседка с любопытством скользнула глазами по гостю и, заняв немного соли, исчезла.
Марфа Петровна развела руками:
- Принесла нелегкая. Не обращайте внимания, я сейчас уйду.
Владимир вздохнул, вставая с дивана.
- К сожаленью, мне пора, - он бережно прижался губами к дрожащей руке Анны.
- Ничего не говорите сейчас. Я приеду через три дня и узнаю ответ.
Словно во сне девушка следила, как темноволосый красавец накинул плащ, попрощался с бабушкой и шагнул за дверь. С порога донеслось:
- До субботы!

Закрыв за гостем дверь, Марфа Петровна развязала нарядный передник, села на диван рядом с притихшей внучкой и ласково обняла её за плечи.
- Что-то вид у тебя невеселый, девонька. Всю неделю тосковала, а теперь не рада? Неужели не по сердцу такой красавец?
С губ само сорвалось: - Ещё как по сердцу.
- Тогда за чем дело стало? Соглашайся и не бойся ничего. Если любишь, всё сладится.
Анна зябко передернула плечами.
- Нет, бабуля. Не сладится у нас. В субботу Владимир вернется, и я отвечу «нет».

- Ничего не понимаю. Если по сердцу, почему «нет»? Или спешка напугала?
Анна горько усмехнулась. Разве скажешь бабушке о придуманном ребенке? У неё всю неделю давление скачет, а от этой истории совсем плохо станет. Хватит с Марфы Петровны забот и без внучкиных новостей. Тем более что Владимиру всё равно: та ли невеста, другая. Быстро найдет замену...
Отчаяние, долго сидевшее глубоко внутри, покатилось по щекам горючими слезами. Увидев соленые ручьи, бабушка крепко прижала Анну к груди: - Не плачь, ласточка моя. Всё устроится.
- Ничего не устроится, - выдохнулось сквозь слезы. – Не любит он меня. Просто хочет жениться и поскорей.
Марфа Петровна усмехнулась: - И поэтому он к тебе из-за моря прилетел? Там ничего подходящего не нашёл?
- Ты не понимаешь. Со мной ему удобнее, - всхлипнула Анна.
- Хорошо, что удобнее. Семья не только вздохи и поцелуи. Жить вместе дело серьезное. Твой Владимир взрослый человек и знает, кто ему для счастья нужен. Так что не выдумывай себе проблем.
Анна уткнулась в бабушкино плечо: - Я не выдумываю.
- Вот и славно, - улыбнулась Марфа Петровна: - Значит согласишься?
- Нет, - покачала головой Анна. - Не хочу замуж выходить и от тебя уезжать, - хитро добавила она, уже жалея, что расплакалась и огорчила старуху.
Марфа Петровна вздохнула и отвернулась к серому от дождя окну. Анна встала и, обойдя диван, присела перед ней на корточки.
- Тебе ведь будет скучно без меня? – улыбнулась она старухе, ожидая, что та по обыкновению ласково погладит внучку по волосам и с грустью скажет, что не представляет, как станет жить одна.
Но Марфа Петровна молчала. Сердце Анны сжалось от недоброго предчувствия:
- Бабуля, что случилось? Что-то не так?
Марфа Петровна нахмурилась.
- Солнышко моё, не хотела я раньше времени тебя огорчать, но придется... Расхворалась твоя бабуля. Через месяц придется лечь в больницу. Операция серьезная.
Анна изо всех сил стиснула деревянный подлокотник. Так вот как в дом приходит беда. Украдкой, когда не ждешь. Тикают ходики на стене. Ветер стучит в окно. Всё как прежде, только в груди растет тупая боль, а плакать нельзя. Пришла пора стать взрослой и самой позаботиться о бабушке.
Обняв старуху за колени, Анна ласково заглянула ей в глаза. – Бабуля, не волнуйся. Я сделаю всё, что нужно. Найду лучших врачей, достану любые лекарства, и ты поправишься.
Марфа Петровна покачала головой:
- Ничего не ищи. Я у себя в больнице всю жизнь проработала. Лучше, чем там, меня нигде не вылечат. А если хочешь помочь, выходи замуж за своего Владимира. Он о тебе позаботится, и мне легче станет. Душа изболелась от мыслей, как ты тут одна останешься. Порадуй старуху. Хочется мне до больницы на твоей свадьбе поплясать...

Весь вечер Анна держалась молодцом, а ближе к ночи, закрывшись в ванной, беззвучно зарыдала. Какой эгоисткой она была! Занималась собой и не замечала, как бабушка стала чаще грустить, вспоминать о старости и смерти. А ведь Марфе Петровне нет семидесяти. Даже на пенсии не успела отдохнуть - всё работала и растила внучку. Только жизнь стала налаживаться, а тут новая беда, - Анна обхватила голову руками: - Лучше не думать о страшном. Надо верить, что всё будет хорошо, и поддерживать бабушку. Как Марфа Петровна расцвела, когда услышала, что внучка выйдет замуж. Стала обсуждать свадебные платья, даже вытащила старые журналы. Пусть отвлечется от грустных мыслей. Ради самого родного человека можно покривить душой. В конце концов, Владимиру без разницы, ждет невеста ребенка или нет. Лишь бы на людях достойно выполняла обязанности супруги. С этим Анна отлично справится. А правду лучше не говорить. По крайней мере, пока не поправится Марфа Петровна. Вдруг, услышав про обман, жених передумает.

В амбаре, несмотря на сложность дела и на громадный оборот, бухгалтера не было, и из книг, которые вел конторщик, ничего нельзя было понять. Каждый день приходили в амбар комиссионеры, немцы и англичане, с которыми приказчики говорили о политике и религии; приходил спившийся дворянин, больной, жалкий человек, который переводил в конторе иностранную корреспонденцию; приказчики называли его фитюлькой и поили его чаем с солью. И в общем вся эта торговля представлялась Лаптеву каким-то большим чудачеством. Он каждый день бывал в амбаре и старался заводить новые порядки; он запрещал сечь мальчиков и глумиться над покупателями, выходил из себя, когда приказчики, с веселым смехом, отпускали куда-нибудь в провинцию залежалый и негодный товар под видом свежего и самого модного. Теперь в амбаре он был главным лицом, но по-прежнему ему не было известно, как велико его состояние, хорошо ли идут его дела, сколько получают жалованья старшие приказчики и т. п. Початкин и Макеичев считали его молодым и неопытным, многое скрывали от него и каждый вечер о чем-то таинственно шептались со слепым стариком. Как-то в начале июня Лаптев и Початкин пошли в Бубновский трактир, чтобы позавтракать и кстати поговорить о делах. Початкин служил у Лаптевых уже давно и поступил к ним, когда ему было еще восемь лет. Он был своим человеком, ему доверяли вполне, и когда, уходя из амбара, он забирал из кассы всю выручку и набивал ею карманы, то это не возбуждало никаких подозрений. Он был главным в амбаре и в доме, а также в церкви, где вместо старика исполнял обязанности старосты. За жестокое обращение о подчиненными приказчики и мальчики прозвали его Малютой Скуратовым. Когда пришли в трактир, он кивнул половому и сказал: — Дай-ка нам, братец, полдиковинки и двадцать четыре неприятности. Половой немного погодя подал на подносе полбутылки водки и несколько тарелок с разнообразными закусками. — Вот что, любезный, — сказал ему Початкин, — дай-ка ты нам порцию главного мастера клеветы и злословия с картофельным пюре. Половой не понял и смутился, и хотел что-то сказать, но Початкин строго поглядел на него и сказал: — Кроме! Половой думал с напряжением, потом пошел советоваться с товарищами, и в конце концов все-таки догадался, принес порцию языка. Когда выпили по две рюмки и закусили, Лаптев спросил: — Скажите, Иван Васильич, правда ли, что наши дела в последние годы стали падать? — Ни отнюдь. — Скажите мне откровенно, начистоту, сколько мы получали и получаем дохода и как велико наше состояние? Нельзя же ведь в потемках ходить. У нас был недавно счет амбара, но, простите, я этому счету не верю; вы находите нужным что-то скрывать от меня и говорите правду только отцу. Вы с ранних лет привыкли к политике и уже не можете обходиться без нее. А к чему она? Так вот, прошу вас, будьте откровенны. В каком положении наши дела? — Всё зависимо от волнения кредита, — ответил Початкин, подумав. — Что вы разумеете под волнением кредита? Початкин стал объяснять, но Лаптев ничего не понял и послал за Макеичевым. Тот немедленно явился, закусил, помолясь, и своим солидным, густым баритоном заговорил прежде всего о том, что приказчики обязаны денно и нощно молить бога за своих благодетелей. — Прекрасно, только позвольте мне не считать себя вашим благодетелем, — сказал Лаптев. — Каждый человек должен помнить, что он есть, и чувствовать свое звание. Вы, по милости божией, наш отец и благодетель, а мы ваши рабы. — Всё это, наконец, мне надоело! — рассердился Лаптев. — Пожалуйста, теперь будьте вы моим благодетелем, объясните, в каком положении наши дела. Не извольте считать меня мальчишкой, иначе я завтра же закрою амбар. Отец ослеп, брат в сумасшедшем доме, племянницы мои еще молоды; это дело я ненавижу, я охотно бы ушел, но заменить меня некому, вы сами знаете. Бросьте же политику, ради бога! Пошли в амбар считать. Потом считали вечером дома, причем помогал сам старик; посвящая сына в свои коммерческие тайны, он говорил таким тоном, как будто занимался не торговлей, а колдовством. Оказалось, что доход ежегодно увеличивался приблизительно на одну десятую часть и что состояние Лаптевых, считая одни только деньги и ценные бумаги, равнялось шести миллионам рублей. Когда в первом часу ночи, после счетов, Лаптев вышел на свежий воздух, то чувствовал себя под обаянием этих цифр. Ночь была тихая, лунная, душная; белые стены замоскворецких домов, вид тяжелых запертых ворот, тишина и черные тени производили в общем впечатление какой-то крепости и недоставало только часового с ружьем. Лаптев пошел в садик и сел на скамью около забора, отделявшего от соседнего двора, где тоже был садик. Цвела черемуха. Лаптев вспомнил, что эта черемуха во времена его детства была такою же корявой и такого же роста и нисколько не изменилась с тех пор. Каждый уголок в саду и во дворе напоминал ему далекое прошлое. И в детстве так же, как теперь, сквозь редкие деревья виден был весь двор, залитый лунным светом, так же были таинственны и строги тени, так же среди двора лежала черная собака и открыты были настежь окна у приказчиков. И всё это были невеселые воспоминания. За забором в чужом дворе послышались легкие шаги. — Моя дорогая, моя милая... — прошептал мужской голос у самого забора, так что Лаптев слышал даже дыхание. Вот поцеловались. Лаптев был уверен, что миллионы и дело, к которому у него не лежала душа, испортят ему жизнь и окончательно сделают из него раба; он представлял себе, как он мало-помалу свыкнется со своим положением, мало-помалу войдет в роль главы торговой фирмы, начнет тупеть, стариться и в конце концов умрет, как вообще умирают обыватели, дрянно, кисло, нагоняя тоску на окружающих. Но что же мешает ему бросить и миллионы, и дело, и уйти из этого садика и двора, которые были ненавистны ему еще с детства? Шёпот и поцелуи за забором волновали его. Он вышел на средину двора и, расстегнувши на груди рубаху, глядел на луну, и ему казалось, что он сейчас велит отпереть калитку, выйдет и уже более никогда сюда не вернется; сердце сладко сжалось у него от предчувствия свободы, он радостно смеялся и воображал, какая бы это могла быть чудная, поэтическая, быть может, даже святая жизнь... Но он всё стоял и не уходил, и спрашивал себя: «Что же меня держит здесь?» И ему было досадно и на себя, и на эту черную собаку, которая валялась на камнях, а не шла в поле, в лес, где бы она была независима, радостна. И ему, и этой собаке мешало уйти со двора, очевидно, одно и то же: привычка к неволе, к рабскому состоянию... На другой день в полдень он поехал к жене и, чтобы скучно не было, пригласил с собой Ярцева. Юлия Сергеевна жила на даче в Бутове, и он не был у нее уже пять дней. Приехав на станцию, приятели сели в коляску, и Ярцев всю дорогу пел и восхищался великолепною погодой. Дача находилась недалеко от станции в большом парке. Где начиналась главная аллея, шагах в двадцати от ворот, под старым широким тополем сидела Юлия Сергеевна, поджидая гостей. На ней было легкое изящное платье, отделанное кружевами, платье светлое кремового цвета, а в руках был всё тот же старый знакомый зонтик. Ярцев поздоровался с ней и пошел к даче, откуда слышались голоса Саши и Лиды, а Лаптев сел рядом с ней, чтобы поговорить о делах. — Отчего ты так долго не был? — спросила она, не выпуская его руки. — Я целые дни всё сижу здесь и смотрю: не едешь ли ты. Мне без тебя скучно! Она встала и рукой провела по его волосам, и с любопытством оглядывала его лицо, плечи, шляпу. — Ты знаешь, я люблю тебя, — сказала она и покраснела. — Ты мне дорог. Вот ты приехал, я вижу тебя и счастлива, не знаю как. Ну, давай поговорим. Расскажи мне что-нибудь. Она объяснялась ему в любви, а у него было такое чувство, как будто он был женат на ней уже лет десять, и хотелось ему завтракать. Она обняла его за шею, щекоча шелком своего платья его щеку; он осторожно отстранил ее руку, встал и, не сказав ни слова, пошел к даче. Навстречу ему бежали девочки. «Как они выросли! — думал он. — И сколько перемен за эти три года... Но ведь придется, быть может, жить еще тринадцать, тридцать лет... Что-то еще ожидает нас в будущем! Поживем — увидим». Он обнял Сашу и Лиду, которые повисли ему на шею, и сказал: — Кланяется дедушка... дядя Федя скоро умрет, дядя Костя прислал письмо из Америки и велит вам кланяться. Он соскучился на выставке и скоро вернется. А дядя Алеша хочет есть. Потом он сидел на террасе и видел, как по аллее тихо шла его жена, направляясь к даче. Она о чем-то думала и на ее лице было грустное, очаровательное выражение, и на глазах блестели слезы. Это была уже не прежняя тонкая, хрупкая, бледнолицая девушка, а зрелая, красивая, сильная женщина. И Лаптев заметил, с каким восторгом смотрел ей навстречу Ярцев, как это ее новое, прекрасное выражение отражалось на его лице, тоже грустном и восхищенном. Казалось, что он видел ее первый раз в жизни. И когда завтракали на террасе, Ярцев как-то радостно и застенчиво улыбался и всё смотрел на Юлию, на ее красивую шею. Лаптев следил за ним невольно и думал о том, что, быть может, придется жить еще тринадцать, тридцать лет... И что придется пережить за это время? Что ожидает нас в будущем? И думал: «Поживем — увидим».

Они спускались с горы, сосредоточенные и серьезные; каждый знал, что в случае неудачи их друзей повесят, а они сами тоже умрут.

В соответствии с планом они рассредоточились, въехали в город по узким улочкам и добрались до конторы шерифа, расположенной почти напротив миссии на другой стороне улицы. Рамон стиснул зубы, увидев стоящую на площади виселицу, - четыре раскачивающиеся петли были мрачным напоминанием о том, что может ожидать их всех. Двигаясь незаметно, он приблизился к массивной бревенчатой тюрьме с двумя маленькими окнами, кивнул одному из своих спутников, и тот быстро снял часового, охранявшего заднюю стену.

Удар по голове рукояткой пистолета заставил затихнуть второго охранника, прислонившегося к стене дома, в котором находилась контора шерифа. Вывеска над дверью закачалась. Рамон насторожился, опасаясь, что кто-то услышит скрип цепей. Звук стих, но никто не появился из-за двери. Еще один охранник беззвучно упал на землю - крупный ковбой придушил часового.

Никто не был убит: Рамон просил друзей избегать лишнего насилия, чтобы преследование не было слишком ожесточенным. Кроме того, он вообще избегал убивать слуг закона - это противоречило его убеждениям.

Испанец приблизился к охраннику, который стоял у входа в тюрьму с дробовиком в руках и курил толстую сигару.

Славный вечерок, верно?

Кто вы, черт возьми? - пробормотал охранник, не вынимая сигару изо рта.

Рамон замахнулся длинноствольным ружьем и нанес ему удар в подбородок гладким деревянным прикладом. Издав сдавленный стон, часовой рухнул на землю.

Из тени вышел Игнасио:

Шериф с двумя людьми в кабинете. В тюрьме только один охранник.

Рамон кивнул и дважды постучал в массивную дверь.

Впусти меня, - тихо сказал Рамон. Как только дверь распахнулась, он ударил охранника стволом ружья.

Забери у него ключи, - распорядился Рамон, и Игнасио достал связку из кармана распростертого на полу мужчины.

Дон Рамон!

Педро Санчес, Сантьяго Гутиерес и еще два ковбоя ухватились за прутья камеры.

Испанец улыбнулся: слава Господу, пока с ними все в порядке.

Рад видеть вас, compadres.

А нам еще приятнее видеть тебя, мой друг, - ответил Педро.

Игнасио повернул ключ, дверь открылась, и мужчины вышли из камеры.

А как насчет Анхела? - спросил Педро, заметив колебания Рамона.

Следовало бы отправить его на виселицу.

Si, но я думаю, что ты так не поступишь.

Рамон кивнул:

Ты прав.

Пройдя в конец коридора, он отпер дверь камеры, где сидел Анхел, потом молча вернулся к друзьям.

Vamonos, amigos . Мы и так уже задержались. - Не посмотрев, следует ли за ними Анхел, он вскочил на коня. - Мы поедем по старому руслу, которое огибает город. Когда окажемся на безопасном расстоянии, вы отделитесь от нас и направитесь в горы.

Четверка оседланных лошадей ждала узников, и те быстро последовали за Рамоном, поскакавшим к высохшему руслу реки.

«Я не успею!» Эта мысль терзала Кэрли, когда она мчалась на лошади по площади перед миссией. Неподалеку от дверей церкви она остановила кобылу и соскочила с нее, но, потеряв равновесие, упала и подвернула ногу.

По-мужски выругавшись, девушка подобрала платье и быстро заковыляла к лестнице, ведущей на хоры и к колоколам campanario - церковной колокольни. Она заметила Рамона в тот момент, когда он выезжал из города. Не успев остановить мужа, Кэрли могла лишь предупредить его об опасности.

Она сознавала, что ее дерзкий план подвергнет Рамона еще большей опасности, но иного выхода не было.

Кэрли взмолилась о том, чтобы муж понял, что означает ее предупреждение.

Морщась от боли при каждом шаге, она поднялась по лестнице, посмотрела на три колокола, схватила ремень, соединенный с языком верхнего, и начала звонить.

Громкий звон наполнил церковную площадь и разнесся по улицам, разбудив удивленных горожан. В такой час колокола обычно безмолвствовали, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее.

Услышав звон уже на окраине города, Рамон выругался. Через несколько секунд весь город узнает о побеге. Шериф и его люди бросятся в погоню. Испанец нахмурился. Странно. Почему о тревоге извещают звоном колокола? Какая ирония судьбы! Сначала этот звон погубил Андреаса, теперь, похоже, пришел его черед.

Сердце Рамона сжалось от недоброго предчувствия. А ведь русло реки уже близко! Еще несколько секунд, и они скрылись бы из виду!