Покаяние — сладкая скорбь души. Значение покаяния

То всё было бы совершенно по-другому. Так что же такое покаяние, что значит осознать свои грехи? Что значит скорбеть о своих ошибках? Об этом мы постоянно молимся в храме — чтобы Христос дал нам пройти прочее время жизни нашей в мире и покаянии. Мы постоянно молимся об этом, но оно всегда ускользает от нас. Ускользает от нас покаяние!

«Покаяние» — какое хорошее слово! Изменяется мой ум (греческое слово μετάνοια переводится двояко: как «раскаяние» и как «изменение ума» — прим. перев. ), я меняю свой взгляд на вещи, меняю свое мышление, свой настрой, сердце, отношение к жизни, я смотрю по-другому на мир, на жизнь, я становлюсь новым человеком. Покаяние означает возрождение, обновление моей души, я словно возвращаю время назад и полагаю новое начало, становлюсь новым человеком, я снова становлюсь ребенком и открываю новую страницу в своей жизни, совершенно новую. Чтобы записать там что-то новое, я стираю старое, выбрасываю это из своей жизни и начинаю жить заново.

К покаянию стремлюсь я, покаяния мы требуем у самих себя. Господь просил нас иметь покаяние, Он говорит нам: «Покайтесь!» (Мф. 4: 17). О покаянии постоянно говорил и святой Иоанн Предтеча: «Покайтесь!» — глас вопиющего в пустыне. Этот пустынник, подвижник, эта горлица пустыннолюбная, этот цвет пустыни, этот крин пустынный всё время говорил: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3: 2). Изменитесь, исправьтесь, поймите свои ошибки, согласитесь, что вы грешные люди, примите очевидное — что покаяние необходимо.

Об этом сказал и Сам Господь. Святой Иоанн Предтеча уходит со сцены истории, и в нашу жизнь входит Господь и говорит нам то же самое.

Но у нас нет покаяния! У нас нет покаяния, и даже сейчас, слыша это, ты говоришь себе: «Ты что, прямо сейчас будешь говорить мне о покаянии? Да у меня столько дел, мне надо бежать за детьми, забрать их из школы, надо готовить, делать покупки, ходить по магазинам, надо пойти к врачу, и вообще столько всего на мою голову! Времени у меня в обрез, его не хватает, нужно столько всего сделать, даже самое необходимое. А ты говоришь, чтобы мы покаялись! Так что же нам сделать, чтобы покаяться? Мы ведь не успеваем еще и каяться. Мы не понимаем, о чем ты говоришь».

Так что же означает покаяние?

Припоминаю слова святого Иоанна Лествичника, который говорит, что то, что ты всё время не успеваешь сделать, то, на что у тебя всегда нет времени, — это и есть то единственное, о чем Христос спросит тебя, сделал ли ты это; единственное, за что ты будешь отвечать пред Богом; единственное, чего Христос взыщет у твоей души в Судный день. Вместе с любовью, вместе со всем хорошим, чего Господь хочет от нас: смирением, добротой, милостыней, всеми добродетелями, которые украшают душу и оживотворяют наше бытие, — вместе со всем этим Он взыщет, имели ли мы покаяние.

Это после того, как ты наделал ошибок, после того, как потерпел неудачу во всем, чего хотел достичь (а мы, конечно, все терпим неудачи, никто в совершенстве не достигает того, что хотел, никто не достигает вершины, на которую хотел взойти. Никто не может иметь совершенной любви, совершенного смирения, полной и бескорыстной самоотдачи, чистоты сердца, никто не может иметь этого в совершенной степени, как этого хочет Бог), Господь говорит:

«Если ты не мог достигнуть всех этих благ, которых хотел в жизни, поскольку был бессилен; а если и достиг чего, то сам же проваливал это своей злобой и эгоизмом, так хотя бы раскаяние во всем этом у тебя имеется? Обагрило ли покаяние все стороны твоей жизни, все моменты твоей жизни? Украсило ли их , исправило ли их? Ты был грешен? Я не буду тебя судить за то, что ты был грешен, потому что знаю, как Бог, что ты грешен. Я знаю, что ты глина, знаю, что ты пыль, и не жду от тебя ничего больше — Я знаю, что сам ты ничего не можешь сделать! Ведь без Меня вы не можете сделать ничего (См.: Ин. 15: 5)! Ты не можешь сделать ничего, Я знаю это и не вознегодую, когда увижу твои немощи, потому что знаю, что ты весь — одно сплошное бессилие, одна язва».

Человек — великая язва вселенной. Бог знает это и поэтому не будет судить нас, не будет ругать за то, что мы грешны, не заругает и за то, что мы не достигли великих целей в жизни. А мы и не можем достигнуть великих целей, потому что мы люди — маленькие и бессильные. Всё великое, чего можно достигнуть, принадлежит Ему, как и всё великое, происходящее через нас, тоже принадлежит Ему. Он дает нам силу, благодать, крепость и действует через нас.

Бог не станет судить нас за то, что мы не обошли всех концов вселенной, миссионерствуя, если Сам не призовет нас делать это. Бог не станет судить меня за то, что я не воскресил ни одного мертвеца, потому что не мое это — делать так. Не я Жизнь, и Путь, и Истина. Не я сказал: «Верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. 11: 25). Христос сказал это. Христос может воскресить мертвого, а я — нет. За это Он не будет меня судить. Господь не заругает меня даже за то, что я грешен, и за то, что я не могу накормить всех бедняков на свете, потому что сам я этого не могу сделать.

Господь скажет: Ты не святой, Я знаю, но Я даже не видел, чтобы ты согласился с этим

«Знаю, дитя Мое, что ты человек, ты глина; что под одеждой, которую носишь, под рясой, которую носишь, ты скрываешь плоть, и эта плоть — пыль, глина, прах, пепел, она ищет подобного себе, и Я знаю, кто ты. Но есть нечто такое, чего Я ждал от тебя, — скажет нам Христос, — есть нечто такое, что и ты — глина, пыль, Мое творение — мог сделать и должен был сделать и чего Я ждал от тебя всю твою жизнь. Я ждал, чтобы ты это сделал. И что же это? Чтобы ты покаялся! Чтобы ты хотя бы покаялся. Ты не святой, Я знаю, но Я даже не видел, чтобы ты согласился с этим. Я не видел, чтобы ты поскорбел о себе самом, чтобы понял свою меру, чтобы ты понял понятное. Какое понятное? Такое, что ты незначителен, мал, бессилен. Я не видел, — скажет Христос, — чтобы ты согласился с этим, дитя Мое. Я видел тебя крайне эгоистичным, совершенно неисправимым, неуступчивым, совершенно твердолобым, большая доля упрямства имелась в том, что ты говорил, в том, что думал, в том, что ты делал. Ты стоял на своем, не каялся, сердце твое не принимало этого, оно всегда было твердым, всегда оставалось незыблемым в твоих поисках, решениях, движениях. Я не видел этой сладости раскаяния в твоем сердце. Я хочу увидеть, что ты соглашаешься с этим, хочу увидеть, что ты скорбишь, увидеть, что ты спустился с небес на землю и входишь в свою меру, что ты понял свою меру. Я хочу, чтобы ты понял ее и сказал:

“Господи, это я. Я так мал, так бессилен, так грешен. Грехов у меня много, и я их знаю, я размышляю о них, скорблю, душа моя уязвляется, глаза проливают , плачет и душа моя. А если на глазах моих и нет слез, ибо они дар от Бога, то в душе моей много слез. И если на глазах моих нет слез, то я по меньшей мере издаю вздох, я терзаюсь из-за этого, признаюсь и говорю это. Я соглашаюсь и говорю: ах, Боже мой, я не таков, каким Ты создавал меня. Я не таков, каким должен быть, чтобы Ты мог взглянуть на меня и порадоваться. Когда Ты создавал меня, когда лепил меня в раю, когда пречистыми Своими руками давал мне жизнь, когда брал глину и лепил дело рук Твоих — человека, меня, весь мир, — у Тебя не было такого замысла, чтобы я падал до такой степени. Ты не хотел, чтобы я опускался до такой степени. А я так пал. Я соглашаюсь с этим, воздыхаю, скорблю, терзаюсь”«.

Это и значит покаяние — скорбь души, однако скорбь сладкая. Скорбь, которой сопутствует надежда — надежда во Христе. Скорбь, которой сопутствует ощущение того, что существует Некто, Кто перед тобой.

Ты только признай свою ошибку, свое бессилие и будь готов заплакать, разочароваться, а Он не даст тебе разочароваться. Он всегда тебя поддержит, поднимет глаза и скажет тебе:

«А ну-ка посмотри сюда, иди сюда. Мне достаточно того, что ты согласился с этим, достаточно, что ты понял это, достаточно, что ты пришел к познанию истины, — а это знание самое великое. Самое великое знание, дитя Мое, — это то, что ты понял сейчас. Что именно? То, что — ты немощное создание, что ты грешен. Ты понял это? Ты ведь понял это! А поскольку понял это, то ничего другого Я от тебя не хочу. Я хочу, чтобы ты принял это, чтобы смягчилась твоя душа, чтобы сердце твое исполнилось сладости, чтобы слезы потекли из сердца твоего. Чтобы ты взыскал Меня как потребность души твоей, чтобы сказал внутри себя, прошептал вслух и запел: “Господи, помилуй! Господи, помилуй Ты меня уже. Я не могу сам, я очень слаб”. И когда скажешь это, то всё остальное Я тебе дам! Но ты согласись, покайся, ты прими то, кто ты есть».

Это покаяние — скорбь, связанная с надеждой, боль, содрогание нашей души, нашего сердца из-за того, что мы есть, тревога из-за нашего окаянного состояния, из-за того, что каждый совершил: из-за малых и больших проступков.

— Пусть не проходит ни дня в твоей жизни, — сказал мне однажды один святогорец, — без того, чтобы ты вечером, перед тем как уснуть, сказал Богу: «Господи, прости мои ошибки, которые я совершаю на всякий день и совершил сегодня!» Никогда не забывай этого. Не забывай даже на день, что ты грешен, что ты несовершенен, что ты совершил много ошибок и знаешь их. А некоторые и не знаешь, о некоторых остаешься в неведении. Это ошибки, которых ты не сознал, но которые изошли из твоей души — как атмосфера, которую ты создал вокруг себя, как взгляд, которым огорчил кого-то, как слова, которые произнес и не понял, как они отозвались в другом.

Ты совершил много грехов, малых и больших. Каждый вечер, перед тем как лечь спать, соглашайся с этим и не чувствуй себя безгрешным, не чувствуй себя совершенным, значимым, великим, страшным, неуязвимым, уникальным. Нет! Ты человек, а это значит — немощное создание. Ты великое создание, самое величественное создание во вселенной, дело рук Божиих, изысканное творение во вселенной, малый космос. В человеке ведь существует целая вселенная — наше сердце, наша душа. И хотя этот космос так велик, он в то же время и очень мал, немощен и незначителен. И почувствовать это помогает нам покаяние. Это и есть дело, которое совершает покаяние, когда Бог коснется нас…

Однако сегодня люди не каются, они не могут понять своих ошибок. Мы ощущаем себя очень высокими, очень сильными, судя по новостям и фильмам, и по тому, как мы говорим, и по тому, как ругаемся с другими. Нам страшно признаться, что мы виноваты, и мы говорим:

— Если я признаю это, то что скажут другие? Если я скажу это, я испорчу свой имидж. Сегодня мир такой, что, чтобы идти вперед, надо быть жестоким, надо быть лучше всех, никогда нельзя признаваться, что ты совершил ошибку, а если ты сделаешь это, тебя съедят.

Так говорят.

— Не говори, что ты немощен, не соглашайся с этим!

— Ну а что, если это так?

— Нет! Даже если это и так! Ты не соглашайся с этим! Ты говори то, что ты не есть, достаточно создать впечатление у окружающих!

— Но как же я помогу себе? Как я изменюсь? Здесь ведь речь идет не о какой-нибудь работе, на которую я должен попасть, и нужно сказать, что у меня есть качества, которых у меня нет, чтобы не отдали мое место другому. Здесь мы говорим об отношениях с людьми, о связи с Богом, о связи с самим собой, о том, что мне не надо соглашаться с тем, что я в чем-то нуждаюсь, что я немощен, что я делаю ошибки и у меня есть недостатки.

— Нет, не соглашайся с этим! Это будет твоим минусом. Это низкая самооценка, — так тебе скажут. — Тебя увидят другие и перестанут ценить тебя по достоинству. У них не станет хорошего мнения о тебе!

— Да, но если я не соглашусь с тем, что я немощен, если я не приму своих ошибок, я ведь буду постоянно жить во лжи…

Вчера я размышлял об ошибках, которые совершил за один только вчерашний день, с утра до вечера, и вспомнил, что говорит праведный Иов в Ветхом Завете. А именно, что даже если всего один день проживет человек (если бы вся наша жизнь была не 90 лет, или 80, или 70, или сколько-нибудь еще, а всего один день, как у каких-нибудь бабочек-однодневок), — даже если бы и такой короткой была наша жизнь, то у нас все равно были бы грехи. Что-нибудь мы бы сделали. Что-нибудь сказали бы. Человек ведь немощен, грешен, он замешан на бессилии, нужде, несовершенстве — мы не совершенны.

Когда размышляешь о своих грехах, говори: «Как не взыскать прощения, как не согласиться? Я ведь стою пред Богом в о грехах, совершённых за неделю, месяц, десятилетие, жизнь».

Мы позволяем мусору копиться в нас

Прегрешения, ошибки, которые мы всё накапливаем и накапливаем, сокрыты в нас. Они копятся, мы их никогда не видим, никогда не думаем о них. Мы наряжаемся, красимся, прихорашиваемся, душимся, эффектно одеваемся. Мы развлекаемся, танцуем, слушаем музыку, смотрим фильмы. Но внутри в нас существует этот мир, сокровенный мир, душевный мир, мир красоты — но вместе с тем ужасом, который мы накопили. И если мы никогда не увидим этот ужас, если не прикоснемся к нему, если это болото, эту тину мы никогда не выбросим из себя, чтобы видна стала вся красота нашей души, если не исчезнет эта грязь, чтобы показался цветок любви, цветок души, весь это красивый мир, существующий у нас внутри, то что же будет? Мы позволяем мусору копиться в нас…

Помню, однажды, придя домой, я забыл вынести мусор. Забыл и на второй день. Из-за множества дел, которые у меня были, я о нем забыл, и когда вошел в дом, то этот запах ударил мне в нос. Таково и зловоние, этот смрад смерти, исходящий из нашей души.

Я оставил мусор дома, два дня не выбрасывал его, и вся комната провоняла. Ты только подумай: есть люди, есть наши братья, ты или я, которые целыми годами оставляют внутри себя всякую всячину, чтобы она громоздилась: состояния, тайны, скрытые события, о которых никто не знает, кроме тебя и Бога; что-то такое, что ты сделал или сказал, и об этом знаешь только ты да Бог. Ты да Бог, или ты и твое «я».

Есть вещи, о которых стоит только подумать, и они уже начинают нас мучить, и мы чувствуем, что совершаем грех. Эти вещи есть, а мы их оставляем и говорим: «Да ладно, ничего, оставь их!» Мы их заталкиваем, как одежду в шкаф, с которой нам некогда разобраться, забрасываем их в себя и сверху придавливаем как попало.

Это великое дело — навести порядок, убраться в своей душе, посмотреть, что в ней имеется. И если ты увидишь, что в ней, то ужаснешься, не выдержишь, ты впадешь в уныние, у тебя начнется депрессия, тебя постигнет разочарование. Но тут приходит Христос и говорит: «Нет, пусть тебя охватывает не разочарование, а лишь маленькая скорбь» — скорбь по Богу, которая открывает в нас покаяние, истинное покаяние, покаяние, приводящее к радости. Это скорбь, однако она выведет тебя на поляну счастья. Надо немного поскорбеть, чтобы дать толчок своей душе. Существует эта скорбь как толчок, как побуждение, скорбь, заставляющая душу проснуться от летаргии. Эту скорбь тебе и надо ощутить, только ее, не скорбь отчаяния, безнадежности, разочарования, паники, которая нередко доводит и до самоубийства.

Некоторые видят свои ошибки и говорят: «Я больше не могу. То, что я увидел, меня потрясло. Я ведь уже не смогу исправиться. Мне ведь уже не спастись никак. Мне совершенно не на что надеяться. Покончу же с собой, положу конец этой своей жизни!»

Нет, не эта скорбь! Это уже другая крайность. Для нас важно то, что говорит нам Господь, и это не крайность, а середина и равновесие: надо опечалиться и проснуться, опечалиться, чтобы двинуться вперед, надо подтолкнуть свою душу, чтобы приблизиться к Богу. И тогда нам больше не нужно будет ничего.

Инга БЕРРИСТЕР

ПОКАЯНИЕ ДУШИ

Гостиная была усыпана еловыми лапками, и клубок алой ленты, трудолюбиво размотанный кошкой, ярким пятном горел на темном фоне ковра. Весело плясали язычки пламени в камине, где сгорали яблоневые ветки, и отблески огня оживляли угрюмость зимних сумерек.

Однако сегодня, вернувшись домой. Мод воспринимала все это без обычного воодушевления. Только что она говорила с матерью, и то, что она услышала, мало ее ободрило. Трудно было поверить, что минуло всего-то неполных два дня с тех пор, как отца увезли в больницу.

До того времени ни Мод, ни ее мать не подозревали, что с отцом что-то неладно. Гордон Берне, рослый загорелый мужчина пятидесяти с небольшим лет, всегда отличался неуемной энергией и жизнелюбием.

Даже теперь, когда копна его темных волос стала совсем седой, Мод нелегко было смириться с тем, что отец стареет. Она нахмурилась, напряженно покусывая нижнюю губу. У них всегда была такая дружная семья…

Многие сверстники Мод удивлялись тому, что она не только довольствуется работой в семейном бизнесе, но и до сих пор по собственной воле живет с родителями. В душе Мод признавала, что для двадцатитрехлетней девушки такой выбор и впрямь необычен, однако она никогда не испытывала стремления к так называемой самостоятельной жизни.

Заверещал звонок, и Мод с бьющимся сердцем бросилась к телефону. Должно быть, это опять звонит из больницы мать. Они условились звонить только тогда, когда будут хоть какие-то новости. До сих пор состояние отца оставалось стабильным, хотя врачи заводили речь о необходимости шунтирования - чтобы избежать новых сердечных приступов.

Лишь минувшим вечером лечащий врач сообщил Мод и ее матери, насколько серьезно положение больного. Подобную операцию надо бы проводить в частной клинике, и Мод, думая об этом, вновь рассеянно прикусила нижнюю губу. Высокая, стройная, она пошла в отца, а не в миниатюрную белокурую мать, - те же глаза, та же грива темно-рыжих волос; вот только темперамент свой она не унаследовала ни от одного из родителей. Отец частенько, посмеиваясь, говорил, что в Мод воплотился дальний предок из клана Макдоналдов с их неукротимой гордыней и бешеным нравом. И это была сущая правда. Еще в детские годы и позже, в ранней юности, бурные и сильные проявления чувств не раз портили Мод жизнь, однако с годами она научилась если не сдерживать, то хотя бы понимать собственные порывы.

С пересохшим ртом она схватила телефонную трубку, но это оказалась всего лишь миссис Энсти, бессменный столп местного общества и некоронованная глава женской его части.

Мод, дорогая моя, извини, что беспокою тебя в такое время, но как подвигается работа над украшениями?

Много лет назад отец Мод возглавлял отдел крупного лондонского универсального магазина, и именно тогда ему пришло в голову завести собственное дело - оформлять витрины и помещения для небольших магазинов. Обычно подобные услуги были доступны лишь крупным и прибыльным магазинам, у которых хватало средств нанять дизайнеров.

В те годы даже Гордон Берне был ошеломлен тем, какой успех имело его скромное предприятие. Через два года после открытия фирмы к нему присоединилась жена, и, когда Мод закончила художественную школу, она тоже стала полноправным участником семейного бизнеса.

Мод любила свою работу. Она получала ни с чем не сравнимое удовольствие, когда на более чем скромные средства заказчика удавалось совершить невозможное.

Отцу не раз предлагали продать фирму, но он всякий раз отвечал, что семейное дело устраивает его таким, как есть, - скромным и в меру прибыльным.

Если у отца и были недостатки, так это его мягкосердечие и непомерная щедрость; и сейчас Мод с горечью подумала, что наилучший пример такой щедрости - заказ на украшения к рождественской вечеринке для дома престарелых.

Когда Морин Энсти обратилась к нему с предложением оформить для вечеринки приходской клуб, Гордон Берне тотчас взялся за дело с присущими ему энергией и энтузиазмом. Мод по прошлому опыту знала, что когда дело дойдет до накладных, сумма, указанная в них, покроет лишь ничтожную долю настоящих расходов.

Семья всегда жила безбедно, но Мод-то отлично было известно, что у родителей нет никаких сбережений на черный день и сейчас им нечем оплатить ту дорогостоящую операцию, в которой, судя по всему, так отчаянно нуждался ее отец.

Мод и нашла его в кабинете, безвольно навалившимся на стол, и ужас этой сцены жил в ней до сих пор, отражаясь болью в темных глазах и в трагическом изгибе полных губ.

Заверив Морин Энсти, что украшения будут готовы в срок, она вернулась в гостиную. Впервые в жизни вид этой комнаты не принес ей обычного душевного успокоения. В этом доме, который родители купили, переехав в Дэрминстер, гостиная всегда была излюбленным местом Мод. Во всех комнатах первого этажа были камины, но гостиная, обставленная уютной старинной мебелью, служившая местом сбора для всей семьи, излучала какое-то особое, надежное тепло.

Жалобное мяуканье кошки напомнило Мод, что пора пить чай. Надо бы вывести Мэг на прогулку, пока совсем не стемнело.

Когда Мод вошла в кухню, старая колли приветственно застучала хвостом по полу. Мэг подарили ей на тринадцатилетие. Озноб пробрал девушку, когда в ее памяти, непрошеные, всплыли мучительно-яркие воспоминания. Счастливое предвкушение на лицах отца и матери, возбужденное тявканье щенка… Этот день был бы лучшим в ее жизни, если бы не еще одно лицо, которое так беспощадно врезалось в память, не воспоминание, которое мучило ее и сейчас.

Когда она взяла щенка на руки, мать ласково сказала:

Разумеется, Мод, Мэг принадлежит не только тебе, но и Кайлу.

И тотчас же она бросила щенка в корзину. Даже теперь, спустя столько лет. Мод отчетливо слышала недетскую злобу в своем детском голосе:

Тогда она мне не нужна! Можешь отдать ее Кайлу, а я не хочу ее с ним делить!

Даже теперь это воспоминание вызывало в Мод бурю неистовых чувств, отчасти настолько сложных и малопонятных ей самой, что она внутренне корчилась под их натиском.

Конечно же, она ревновала. Ревновала горько, неукротимо, и призрак этой ревности, призрак того, к чему она привела, преследовал Мод до сих пор.

Когда Мод объяснила одной из своих близких подруг по художественной школе, почему она считает своим долгом вернуться домой и работать вместе с родителями, та упрекнула ее в непомерном чувстве вины и отчасти была права. В глубине души Мод сознавала, что никаким своим поступком никогда не сможет загладить того, что совершила однажды. Прошлого не возвратить и не переделать, и, хотя тогда она была еще незрелой девчонкой, эхо ее давней вины до сих пор отдавалось в нынешней их жизни.

Мод было семь, когда ее родители впервые заговорили о том, чтобы усыновить мальчика-подростка. С первой минуты она от всей души возненавидела эту идею, возмущенная тем, что родители хотят ввести чужака в их тесный семейный круг. Возможно, со временем девочка и свыклась бы с этой мыслью, если б не услышала, как кто-то из взрослых сказал, что ее мать, должно быть, так и не оправилась от потери ребенка, который появился на свет и умер до того, как родилась Мод.

До той минуты она и не подозревала, что у нее мог быть старший брат; и теперь эта новость посеяла в душе девочки первые семена сомнения в том, что родители так уж сильно любят ее.

Они толковали о своем безбедном существовании и о том, что неплохо бы разделить свою удачу с тем, кому в жизни повезло гораздо меньше, а Мод все больше и больше злилась на безымянного пока пришельца, который для ее родителей значил теперь больше, чем она сама. Ее злость и страх возросли настолько, что еще до того, как сотрудница социальной службы привела Кайла познакомиться с ними, девочка уже возненавидела его.

Она упорно отказывалась посещать вместе с родителями детский дом, злясь на то, что они так неуклонно исполняют свой замысел, хотя она и словами, и всем своим видом постоянно выражает свое неодобрение.

Теперь-то Мод понимала, что ее противодействие лишь укрепляло решимость отца и что ее выходки и

Инга БЕРРИСТЕР

ПОКАЯНИЕ ДУШИ

Мод, дорогая моя, извини, что беспокою тебя в такое время, но как подвигается работа над украшениями?

Призыв к покаянию был первым призывом, первой проповедью Христа: «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Божие» (Мф. 4, 17).

Но, может быть, усиленное нужно лишь для больших грешников, а не для нас?

В Евангелии есть одна, на первый взгляд, загадочная фраза. Господь сказал: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9, 13).

И Его часто обвиняли в том, что Он более имел дело с грешниками - блудницами и мытарями, и менее с теми, которые строго исполняли закон Моисеев, - с книжниками и фарисеями.

Почему же Господь не хотел иметь дело с «праведниками»? Потому что те, кто почитали себя «праведниками», не имеющими нужды в покаянии, на самом деле были в самообольщении, были гордецами, то есть грешили грехом, наиболее ненавистным Богу, и были душевно неизлечимы благодаря полному отсутствию сознания своей греховности.

Вполне «праведников» вообще нет на земле. Пророк Давид говорил: «Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного» (Пс. 13, 3).

А один старец (имя его осталось неизвестным) так говорил своему ученику: «Ведай, сын, что не только я и ты, мнимые монахи, нуждаемся в непрестанном трезвении и плаче, но и великие подвижники нуждаются в них. Услышь следующее духовное рассуждение: ложь - от диавола; страстное воззрение на женщину вменено Богом в любодеяние. на ближнего причислен к убийству, за каждое праздное слово обещано воздаяние. Кто же такой человек и где его найти, который бы не ведал лжи, не был искушен вожделением, никогда не прогневался на ближнего напрасно, в котором бы не нашлось празднословия и который поэтому не нуждался бы в покаянии?»

А вот что пишет о том же о. Александр Ельчанинов: « Вы оправдываетесь тем, что проступок ваш невелик, неважен. Но нет неважного, ничтожного в мире - ни дурного, ни хорошего. Самое незначительное действие, мимоходом брошенное слово, самое мимолетное чувство - важны и реальны, как реально все в мире. Поэтому всё самое малое должно соответствовать самому главному и ничто нельзя почитать недостойным внимания или свободным от нашей ответственности». Победим же свое горделивое сознание о своей призрачной «праведности», пожалеем свою бедную, опозоренную грехом и страстями душу, находящуюся в рабстве лукавого духа, и осознаем для себя необходимость в деятельном, глубоком покаянии.

Итак, в покаянии нуждаются все люди без исключения: все больны, все в духовных язвах.

Как пишет преп. Исаак Сириянин: «Покаяние всегда прилично всем грешникам и праведникам, желающим улучить спасение. И нет предела усовершению, потому что совершенство и самых совершенных подлинно несовершенно. Посему то покаяние до самой смерти не определяется ни временем, ни делами».

Этим можно объяснить духовный парадокс, который так формулирует архимандрит (впоследствии патриарх) Сергий: «Чем выше человек нравственно, тем сильнее в нем сознание своего недостоинства и тем обильнее его покаянные слезы. Таков, например, преп. Ефрем Сирин, творения которого - почти непрерывный плач, хотя носят на себе неизгладимые следы небесной радости, присущей всякому истинному праведнику».

Отсюда особенно больными и трудноизлечимыми надо считать тех, которые в самообольщении не считают себя больными, почитают себя если уж не «праведниками», то, во всяком случае, не какими-либо «большими» грешниками.

Таким образом, чтобы исцелиться, надо прежде всего почувствовать свою болезнь и познать нужду во враче, то есть признать свою греховность. Без признания ее человек болен безнадежно и находится в горделивом самообольщении. Христос - Врач наших немощей. Но Он ждет обращения к Нему, ждет признания от нас в своих грехах, и тогда Он снимает их с нас и дает силу бороться с грехом. Но что такое покаяние?

Вот определение покаяния преп. Исаака Сириянина: «Значение же слова покаяние, как дознали мы из действительного свойства вещей, таково: оно есть приближающееся к Богу неослабное прошение с исполненною сокрушения молитвою об оставлении прошедшего и мольба о хранении будущего. Покаяние есть корабль души, на котором она переплывает и спасается в мысленном море греха».

А еп. Игнатий (Брянчанинов) так определяет покаяние: «В покаянии совмещаются все заповеди Божии. Покаяние есть сознание своего падения, соделавшего естество человеческое непотребным, оскверненным и потому постоянно нуждающимся в Спасителе».

Таинственен процесс покаяния души. В нем мы открываем перед Богом язвы своей души и скорбным духом и болью сердечною свидетельствуем, что мы сознаем их, ужасаемся их безобразию и просим об исцелении этих язв и прощении грехов.

И чем глубже сознание грехов, тем чище омывается душа в слезах покаяния. Таким путем шли все те, кого Церковь почитает святыми и праведниками. И лишь идя этим путем, «узким» и «тесным», путем нищеты духовной и глубочайшего покаяния, возможно спасение души.

Епископ Игнатий (Брянчанинов) так пишет об этом:

«Всякий, усиливающийся войти на брак Сына Божия не в чистых и светлых одеждах, устраиваемых покаянием, а прямо в своем рубище, в состоянии ветхости, греховности и самообольщения, извергается вон во тьму кромешную - в бесовскую прелесть.

Покаяние и всё, из чего оно составляется, как то: сокрушение и болезнование духа, плач сердца, слезы, самоосуждение, памятование и предощущение смерти, Суда Божия и вечных мук, ощущение присутствия Божия, страх Божий - всё это суть дары Божии, дары высокой цены, дары первоначальные и основные, залоги даров высших и вечных. Без предварительного получения их получение последующих даров - невозможно».

«Как бы ни возвышенны были наши подвиги, - сказал св. Иоанн Лествичник, - но если бы мы не стяжали болезнующего сердца, то эти подвиги и ложны, и тщетны. При исходе души нашей мы не будем ни в чем обвиняемы так, как в том, что не плакали непрестанно о грехах своих. Ибо плач имеет двоякую силу: истребляет грех и рождает смиренномудрие».

Но из чего же составляется процесс покаяния? Ему предшествует понимание разумом нарушения нами заповедей Божиих. После этого следует испрошение прощения у Бога, а также и у человека, если грех был связан с виной перед ним. Но это еще не есть покаяние.

В дополнение к признанию своего греха мы должны понести труды покаяния - покаянные молитвы и, может быть, для физически здоровых - поклоны, пост, воздержание и т. д.

Но и это все еще не есть достаточные признаки полноты покаяния. Можно всё это выполнить, а всё же не покаяться, не примирить с собою Бога, не получить Его прощения и возвращения в сердце Святого Духа и полноты Его благодати.

Истинное покаяние зарождается глубоко в сердце. В нем должны появиться стыд за грех, ощущение грязи на своей духовной одежде, отвращение к своей склонности ко греху, оскверняющему душу отвратительной нечистотой и омерзительным запахом.

И вот, когда душе нашей станет тяжко от этого запаха и нечистоты, когда мы начнем презирать себя за свое душевное безобразие, когда мысленно падем перед Богом, простирая к Нему свои руки с просьбой о прощении и помощи, когда мы, по выражению старца Силуана, «сойдем во ад покаяния и действительно ощутим себя хуже всякой твари», тогда начинается наше действительное покаяние. Оно всегда не во внешних проявлениях, а в глубочайших переживаниях сердца.

«Отдай душу во ад, будешь богат», - говорил и старец Захария из Троице-Сергиевой Лавры.

Есть ли предел покаянию? Его нет и, как говорит преп. Марк Подвижник: «Если мы будем подвизаться в покаянии и до самой смерти – и тогда не исполним должного, потому что и тогда не принесем ничего равноценного Царству Небесному».

Поищем примеры покаяния в Священном Писании и в истории Церкви Христовой.

Вот как описывается в Библии покаяние ниневитян, которое в пример ставит Сам Господь (Мф. 12, 41).

«И поверили Ниневитяне Богу, и объявили пост, и оделись во вретища, от большого из них до малого… и царь Ниневитян встал с престола своего, и снял с себя царское облачение свое, и оделся во вретище, и сел на пепле, и повелел провозгласить и сказать в Ниневии от имени царя и вельмож его: “чтобы ни люди, ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели, не ходили на пастбище и воды не пили, и чтобы покрыты были вретищем люди и скот и крепко вопияли к Богу, и чтобы каждый обратился от злого пути своего от насилия рук своих”» (Иона, 3, 5-8).

А вот покаяние согрешившего царя Давида. Когда Давид был обличен в грехе пророком Нафаном и заболело дитя его, то Давид начал молиться и поститься, а уединившись, провел ночь, лежа на земле. И вошли к нему старейшины дома, чтобы поднять его с земли, но он не хотел и не ел с ними хлеба, и так лежал на земле и плакал; и постился Давид целую неделю до самой смерти ребенка (2 Цар. 12, 16-20).

В обоих случаях мы видим деятельное покаяние и суровое наказание себя кающимися. Таковы же черты покаяния, находящиеся и в евангельских рассказах.

Так, мытарь Закхей раздает половину своего имения и в четыре раза больше раздает обиженным им.

Блудница не жалеет драгоценного мира для ног Господа и не стыдится перед всеми плакать, целовать ноги Господа и отирать их волосами своими.

Мытарь идет в храм, смиренно становится «вдали», бьет себя в грудь, не смея поднять голову, и т. д.

Все это - черты деятельного покаяния, усилия, подвига, а не одни слова и призрачные сожаления о своих грехах.

А как каялись, очищали себя от греха истинные последователи Христа - преподобные отцы Новозаветной Церкви?

Они уходили из мира в пустыни, усиленно постились, изнуряли свое тело тяжелым трудом, заключали себя в затвор, налагали на свои уста молчание, а некоторые, наиболее сильные из них, восходили на столпы, надевали на себя вериги и т. п.

Наконец, венец подвигов покаяния показали юродивые во Христе, которые сделали себя отребьем для мира и, лишив себя крова и всякого имущества и притворяясь безумными, навлекали на себя поношение и презрение мира.

Подвиги покаяния преподобных, столпников и юродивых могут показаться чрезмерными, странными, граничащими с безумием. Да, с точки зрения мира - это безумие. Но апостол Павел говорит: «Будь безумным, чтобы быть мудрым» (1 Кор. 3, 18).

В конце концов дело не в форме подвига, который самопроизвольно принимает кающаяся душа, а в той ревности к покаянию, степени ненависти к греху, в той силе внутреннего сокрушения души от нечистоты своей, которые показывают подвижники в своих подвигах покаяния.

Вот эту-то ревность и ценит Господь, в чем бы она ни проявлялась, какие бы «уродливые» формы, с точки зрения мира, не принимала.

Недаром наиболее соблазняющий людей мира, но высший и труднейший подвиг - подвиг юродства во Христе - так высоко оценивается Господом; истинные юродивые обычно бывают награждены высокими духовными дарованиями - дарами пророчества, ясновидения, чудесного исцеления.

Много примеров глубокого и действенного покаяния можно найти в дневнике великого подвижника благочестия - о. Иоанна Кронштадтского.

Последний часто пишет про то, как, заметив за собой грех - раздражения, внутреннего осуждения кого-либо, принятия излишнего количества пищи, суетной мысли во время богослужения и т. п. - он начинал усиленно просить Бога о прощении ему этого греха.

И всегда он молился об этом до тех пор, пока не чувствовал прощения и возвращения к нему Святого Духа, душевного мира и любви к ближнему и обретения вновь (как он называл) «пространства сердечного».

Последнее так определяется архиепископом Арсением (Чудовским): «Пространство сердечное - это такое состояние духа, когда не гнетет наше сердце ни уныние, ни скука, ни страх, ни какая другая страсть, и оно бывает открыто для восприятия духовных благ и переполняется ими».

Он же пишет: «Как любезно покаяние! Оно человека, лишившегося за грехи близости благодати Божией, снова примиряет с Господом, снова привлекает благодать и - больше того: так перерождает человека грешника, что делает его удобоподвижнее к добру и смиреннее даже обыкновенного праведника. Покаяние - это необыкновенная милость Божия к человеку!»

В Рождество Христово волхвы принесли Господу золото, ладан и смирну. Как пишет архиепископ Иоанн: «Не могущие ничего принести Богу, могут всегда принести Богу золото своей покаянности, ладан молитвы, смирну своей нищеты (духовной). Покаяние же есть освобождение своего настоящего, прошедшего и будущего от всего небожественного - оттеснение себя к блаженной вечности».

Из писем одного пастыря о покаянии

Мое представление о покаянии таково: вся наша жизнь, когда мы ее берем в ее последнем осуществлении, явится как некий единый непротяжный акт.

Иными словами, она будет «видна» сразу вся тем, у кого есть соответствующее зрение. В этом смысле всякое, даже мимолетное внутреннее движение оставляет в общей сумме нашей жизни тот или иной след.

Предположим, что я в течение всей моей жизни всего только один раз помыслил злое. Это «злое», если его не извергнуть из души актом самоосуждения, так и останется присутствующим, придавая жизни моей иной характер, внося в сферу моей жизни некое темное пятно. Присутствие этой «тьмы» будет невозможно скрыть ни от себя, ни от других в вечности.

Как сказано в Евангелии: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего потаенного, что не вышло бы наружу» (Мк. 4, 22).

Люди обычно наивно думают, что если «никто» не видел или не знает из людей о том, что мы мыслим или делаем, то, значит, все в порядке.

Но если иначе смотреть на нашу жизнь, если действительно устремиться к тому, чтобы внутри нас не было ни единой тьмы, то дело предстанет совсем иначе.

И вот что замечено в долгом опыте: всё, в чем раскаялся человек, осудив себя и дело свое перед Богом и людьми (Церковью), всё это словно исчезает из бытия, становится словно никогда не бывшим, и внутренний свет очищается от всякой тьмы.

Когда я исповедуюсь, то обвиняю себя во всех «зломыслиях», потому что я искренне не нахожу во всем мире такого греха, которого я не сотворил бы «мимолетным прикосновением мысли».

Самая возможность такой мысли есть уже явный показатель моего состояния. И кто из нас может быть уверен в себе окончательно, что он вне власти посещающих его страстных мыслей?

Если я на одно мгновение был во власти какой-либо недоброй мысли, то где гарантия, что это мгновение не станет вечностью?

Итак, в меру сознания нашего нужно исповедывать наши грехи, чтобы не унести их с собой по смерти. Пока человек живет, есть надежда на его исправление. Но что будет по смерти, мы еще не знаем.

Исход из мира сего можно сравнить с тем, что теперь стало всем доступно в плане материальном. Масса, получившая достаточно сильный толчок, вырвавшись из сферы притяжения земли, теоретически может с невероятной скоростью «вечно» лететь в беспредельном пространстве мира.

Так, думаю, и душа человека по исходе своем будет увлечена или в безмерную радость вечной любви, или в нескончаемые страдания обратного любви состояния.

Ведь грех, по существу своему, есть не что иное, как отступление от закона Божественной любви. И если эту любовь взять в ее полноте, то мы никогда не окажемся чистыми перед нею.

Отсюда, если человек воистину желает достигнуть неизменного с Богом пребывания, он должен очищать себя, потому что Господь чист (1 Ин. 3, 3).

Н.Е. Пестов «О покаянии»

Православное братство святого апостола Иоанна Богослова

Annotation

Семилетняя Мод с первого взгляда страстно возненавидела Кайла, приемного сына своих родителей. С этой минуты все ее помыслы направлены на то, чтобы досадить ненавистному «братцу». В конце концов выросший Кайл уходит из семьи.

Прошло шесть лет, и обстоятельства вынуждают Мод обратиться к Кайлу за помощью. Смирив гордыню, девушка направляется в его офис.

И - о ужас! - при встрече с ним она испытывает совершенно необъяснимые чувства. Человек, ни в какой мере не отвечающий ее представлениям об идеале, вдруг оказывается единственным и неповторимым, предназначенным самой судьбой.

Поистине, от ненависти до любви один шаг.

Инга БЕРРИСТЕР

Инга БЕРРИСТЕР

ПОКАЯНИЕ ДУШИ

Мод, дорогая моя, извини, что беспокою тебя в такое время, но как подвигается работа над украшениями?

Когда она взяла щенка на руки, мать ласково сказала:

Разумеется, Мод, Мэг принадлежит не только тебе, но и Кайлу.

Тогда она мне не нужна! Можешь отдать ее Кайлу, а я не хочу ее с ним делить!

Теперь-то Мод понимала, что ее противодействие лишь укрепляло решимость отца и что ее выходки и ревнивые вспышки тревожили его лишь потому, что он тревожился за нее саму. Тогда же в том, что ее родители неуклонно стояли на своем, девочка видела лишь полное небрежение к ее чувствам, и оттого все сильнее становился страх, что ее больше не любят и что чужой мальчишка вытеснит ее из жизни папы и мамы.

Они, конечно, понятия не имели об этих страхах и упорную злобу Мод считали лишь детской ограниченностью, недостатком воспитания. И отец, и мать сами росли единственными детьми в семье, а потому хорошо знали, какие ловушки и подводные камни подстерегают Мод на этом пути.

Семена ненависти и злобы были посеяны, и к тому времени, когда Кайл наконец появился в доме. Мод окончательно возненавидела его.

И возненавидела, да еще как! Это оказалось легко. Во-первых, Кайл был на целых шесть лет старше - ему было тринадцать, ей только семь; во-вторых, он оказался куда умн...

Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→

Читайте также